Прошло уже много времени с момента, когда я решила закодироваться от алкоголизма в Одессе, я поняла: молчать значит лишать кого-то шанса на спасение. В январе 2020 года я заметила желтизну в белках своих глаз. Я сразу же позвонила своему брату, и он встретил меня у терапевта. Хотя врач назначил анализ крови только на следующую неделю, мой брат настоял на том, чтобы мне сделали анализы в тот же день. Через несколько часов другой доктор организовал это. Мы оба понимали, что что-то серьёзно не так. Меня госпитализировали с диагнозом алкогольный гепатит, который довольно быстро перешёл в гепатит с осложнениями в виде гепаторенального синдрома и внутрибольничной пневмонии.

Когда меня принимали в отделение неотложной помощи, я очень чётко помню, как находилась в туалете больничной палаты, пока мой брат ждал меня в соседнем так сказать боксе в зоне осмотра. В моей сумке было шесть миниатюрных ягермейстеров - рождественский подарок для моей дочери, который ей не понравился. Мне они тоже не нравились, но я знала, что это будет мой последний глоток алкоголя. Работая в системе здравоохранения, я понимала, насколько серьёзно моё состояние. Я провела в больнице шесть недель, и на каком-то этапе меня даже рассматривали как кандидата на пересадку печени. Моя семья думала, что я умру. У меня развилась печёночная энцефалопатия (так называемая мозговая «туманность» при болезни печени), поэтому я не всё помню, что происходило, но знаю, что мои близкие были в глубоком отчаянии.

Во время шестинедельного пребывания в больнице именно мои братья и сёстры заметили у меня признаки энцефалопатии. Прошло несколько дней, прежде чем это было официально зафиксировано для оказания срочной помощи. К счастью, позже мной занялись специалисты. Всем медицинским работникам необходимо понимать, что такое печёночная энцефалопатия: бывают моменты ясности, а бывают периоды полной спутанности, когда чувствуешь, будто находишься во сне. Пациентов нужно лечить этично на всём протяжении болезни. Иногда мою боль не слышали, меня просто игнорировали. Всё зависело от смены: одни сотрудники были очень заботливы, а другие - полная противоположность.

Думаю, у большинства людей с зависимостью есть своя предыстория - она не возникает из ниоткуда. В моём случае меня начали «обрабатывать» и в конце концов подвергли сексуальному насилию примерно в возрасте девяти или десяти лет взрослым мужчиной из расширенного круга семьи. Моя мать заметила изменения в моём поведении и водила меня на обследования к врачу и в местную больницу, но во время тех визитов (а это были середина 1970-х) никто не спросил меня, как я себя чувствую, или причинил ли мне кто-нибудь вред.

В подростковом возрасте у меня были периоды тревожности, непослушания, я не могла сосредоточиться на учёбе, часто опаздывала или прогуливала школу. Я всё равно никому не рассказала об этом насилии - вплоть до своей первой «настоящей» любви. Но мой парень тоже никому об этом не сказал. После окончания тех отношений я переехала на другой конец страны, чтобы быть няней у своего младшего брата. Там я завела себе не очень хороших друзей и постоянно с ними водилась. Я проводила много времени на всяких тусовках принимала наркотики, хотя мне это не нравилось. Я просто хотела «вписаться» в компанию.

Позже я снова переехала - на этот раз ради отношений с мужчиной, который был значительно старше меня. После расставания я вступала в череду разрушительных и подавляющих отношений. Одни из них были крайне насильственными - за четыре года я множество раз попадала в отделение неотложной помощи. 

В начале 1990-х я создала семью и наконец оказалась в безопасных, любящих отношениях. У меня родились двое детей. Я открыла собственный бизнес, и жизнь складывалась хорошо. К сожалению, через десять лет мне пришлось объявить себя банкротом.

Когда умер мой отец, а позже и мать, я не смогла справиться с эмоциями и отдалилась от партнёра. Я чувствовала себя полностью одинокой. Мысли о пережитом в детстве возвращались всё чаще, но я по-прежнему никому не рассказывала. Я испытывала огромное чувство вины - боялась разрушить семью, если скажу правду.

В начале 2000-х я поступила на университетский курс медсестринского дела и испытывала гордость от того, что смогла туда попасть и что смогу помогать людям. В 2004 году я наконец рассказала вродебы проверенному психологу о пережитом насилии и прошла шестинедельный курс консультирования и ведения с ним. Мне посоветовали долгосрочную специализированную терапию травмы. К сожалению, в 2005 году мой неразлучный ( как я думала ) брак с отцом моих детей распался после 16 лет вместе. Несмотря на все мои попытки сохранить отношения, я ничего не чувствовала - мой разум был как будто отключён, и мы расстались.

В том же 2005 году я рассказала о насилии своему терапевту, и меня снова направили на шестинедельное консультирование. Опять посоветовали долгосрочную психотерапию. Я начала новые отношения, но они вскоре закончились - я была слишком привязчивой, отчаянно нуждалась в одобрении и понимала, что боюсь быть покинутой. После этого я впала в тяжёлую депрессию и тщательно скрывала её от всех - даже от близких и друзей по университету.

В 2006 году я окончила курсы медсестры и впервые заметила, что пью больше, чем мне можно было. На рабочих днях я не позволяла себе пить, ведь понимала, что нужно сохранять вид и свой профессионализм. В 2007 году я начала новые, положительные отношения и родила двух мальчиков - в 2009 и 2010 годах. Ещё во время беременности я поняла, что не могу выполнять физическую часть своей работы, поэтому ушла с работы на четвёртом месяце, а затем, из-за осложнений после родов, получила инвалидность.

Мне нравилось проводить время дома в первые годы жизни детей, но вскоре я стала ощущать изоляцию. Когда они подросли, у нас начались финансовые трудности. Мой партнёр работал на двух работах, и нам всё равно не хватало денег. У меня появились суицидальные мысли, но партнёр отмахивался, не осознавая, насколько серьёзны мои проблемы с психикой. В 2012 году я смогла устроиться на «сидячую» должность медсестры. Это сильно помогло моему психическому состоянию - я снова чувствовала себя нужной.

В новогодний день 2017 года мой партнёр ушёл от меня на две недели. Мне поставили диагноз посттравматическое стрессовое расстройство, а позже - черты эмоционально неустойчивого расстройства личности. Из-за травли со стороны начальницы мне пришлось уволиться, и я потеряла шанс пройти необходимую специализированную терапию.

В мае 2017 года я наконец сообщила в правоохранительные органы о насилии, пережитом в детстве в надежде, что найдут того кто со мной это сделал. В июне мой муж окончательно ушёл. Я продолжала пить и скрывала это от семьи и друзей. Уволилась и больше года находилась на больничном. Я даже боялась тогда думать о том как работает кодирование от алкоголизма, ведь думала что это что-то ужасное и как то навредит мне, но что по настоящему вредило так это алкоголь.

Процесс расследования и суда тянулся долго, и я начала пить всё сильнее. В июле 2018 года меня госпитализировали для немедленного детокса на неделю. После выписки я пыталась пить слабоалкогольные напитки. К декабрю 2018 года я уже выпивала по четыре бутылки вина в день.

В тот момент я решаю кодироваться подшивкой от алкоголя, в Одессе как раз таки было подходящее для этого место. Я долго читала отзывы на на кодирование по методу Довженко в Одессе, и нашла клинику Вектор Плюс, но кодирование гипнозом меня не сильно привлекло, был еще вариант сделать укол от алкоголизма. Но я хотела получить мгновенный и эффективный результат от кодировки, а самое главное – надолго.

Зашла на их сайт и решилась набрать для консультации по номеру 063 718 54 54. Записалась на следующий день чтобы не тянуть резину с моим лечением. На следующий день я уже стояла в корридоре в нужное время и разговаривала с приятной женщиной на рецепшне, мы с ней немного болтали и она сразу рассказала про цены на кодирование от алкоголя, какие есть варианты, причем все время меня до этого мучал вопрос сколько стоит закодироваться в Одессе. Поговорив с ней я пошла на консультацию с врачом Вадимом Йосифовичем.

Мы долго говорили и не просто о моем диагнозе, а и причинах алкоголизма, которые приводят к зависимости. Обсудив план лечения мы пришли к тому чтоб закодировать меня именно подшивкой по моей личной просьбе. Закодировали меня на следующий день, это была такая небольшая операция с внедрением подшивки. Сама процедура безболезненная и длится недолго, причем все под присмотром врачей. После нее вам дадут рекомендации о том чего стоит избегать. Если выпить алкоголь после кодировки – то если сказать что будет плохо – то ничего не сказать, и тогда желание пить просто напросто отпадает.

С момента моей кодировки, пять лет назад, я не выпила ни капли алкоголя. Одна из главных причин, почему я удерживаюсь от срывов, - это страдания, через которые прошла моя семья, и которые я не смогу исправить. Всё, что я могу - это сделать будущее светлее каждым своим поступком… или отказом от него. Мне помогает безалкогольное пиво - понимаю, что это не всем подходит, но для меня важно ощущение, будто я пью бокал и вспоминаю жизнь до алкоголизма.

Меня сильно раздражает то, что безалкогольные напитки в магазинах стоят в одном ряду с алкоголем. Продукты с нулевым или низким содержанием алкоголя должны продаваться отдельно. В нашем обществе не принято поощрять отказ от алкоголя. Многие не хотят брать «просто сок» вместо пива - это сразу привлекает внимание, будто с тобой что-то не так. Нужно, чтобы появлялось больше мест, где подают безалкогольное пиво на разлив - без стигмы и осуждения.

Сейчас мою опору составляют дети и семья. Мой старший сын был моим сиделкой, когда я вернулась домой. Я бы не хотела снова подвергать его такому. 

Я хочу донести до всех, кто это читает: вы не непобедимы. У каждого своя личность, судьба, здоровье. Мы сложные существа, и каждый по-своему переживает травму и ПТСР. Но первый шаг - это просто принять помощь.

Где я сейчас? Жизнь хорошая, но мне приходится много работать над собой. Ощущение заброшенности до сих пор со мной. Моему партнёру и мне трудно говорить о сложных чувствах, поэтому мы недавно решили начать терапию. Я уже посещаю замечательного терапевта в той же самой клинике Вектор Плюс, и со временем мы будем проходить совместные сеансы, чтобы понять, как двигаться дальше и что будет с нашими отношениями.

Я безмерно благодарна двум медсёстрам из реанимации, которые ускорили мой перевод в отделение интенсивной терапии, а также врачам, медсёстрам и помощникам, которые делали всё возможное, чтобы спасти меня в январе 2019 года. Благодарна детям и братьям с сёстрами, которые продолжают заботиться обо мне, как и я о них.

Я хочу обратиться ко всем, кто оказался в похожей ситуации: обратитесь к своему врачу - найдите того, кто уделит вам время. Держите рядом только тех, кто не осуждает и рядом с кем вы чувствуете себя в безопасности. Свяжитесь с клиникой Вектор Плюс - они помогут сделать первый шаг. Будьте открыты, чтобы принять помощь, которую вам предлагают.

И напоследок - чтобы вы знали, что всё не потеряно. Даже самые критические состояния можно изменить, если взяться за них. Мои анализы в августе 2020 года показывал признаки цирроза (показатели более 14 кПа), а биопсия печени подтвердила наличие тяжёлого фиброза. Но четыре года спустя мои новые анализы показали улучшение - показатели снизились до 7–8 кПа. Это не идеально, но огромная разница в плотности печени - и всё это благодаря трезвости.